Как только над лесом поднялось солнце, туман действительно начал расступаться, словно таял, пригретый только что родившимся теплом. Только на опушке держался некоторое время. Прикрытый сверху хлопьями ветками раскидистых дубов, бело-молочными заводями стоял в неглубоких ложбинах на пастбище.
Всеволод останавливается на опушке, неподалеку от дома, и длинная смотрит на знакомый с детства пастбище, на туманные заводе - такие очаровательные, такие соблазнительные. Потом идет и идет росистой траве прямо на лошадей.
Мог бы и позвать Вороного, пустив в пространство витиеватый, только Вороному понятен свист. И Всеволод не зовет. Мечтательный, задумчивый, шествует высокими травами, оставляя после себя широкий росистый следует.
Чего он потерпел здесь? Чего ему жаль? Одиночества своей или, наоборот, тех, с кем делил одиночество, кто не оставлял его в одиночестве? И далее эти, увитые туманами, и птицы наверху, по зарослям лесных. Особенно лес близлежащий ... О, если бы он мог поговорить с ними! Сказал бы все, как есть. Поклонился бы до ног. А то и поцеловал бы на прощание. Ибо они не причинял ему зла, были единственной отрадой в жизни. И не дали погибнуть в одиночестве. Красотой и пением уберегли от преждевременной отчаяния.
Всеволод останавливается на опушке, неподалеку от дома, и длинная смотрит на знакомый с детства пастбище, на туманные заводе - такие очаровательные, такие соблазнительные. Потом идет и идет росистой траве прямо на лошадей.
Мог бы и позвать Вороного, пустив в пространство витиеватый, только Вороному понятен свист. И Всеволод не зовет. Мечтательный, задумчивый, шествует высокими травами, оставляя после себя широкий росистый следует.
Чего он потерпел здесь? Чего ему жаль? Одиночества своей или, наоборот, тех, с кем делил одиночество, кто не оставлял его в одиночестве? И далее эти, увитые туманами, и птицы наверху, по зарослям лесных. Особенно лес близлежащий ... О, если бы он мог поговорить с ними! Сказал бы все, как есть. Поклонился бы до ног. А то и поцеловал бы на прощание. Ибо они не причинял ему зла, были единственной отрадой в жизни. И не дали погибнуть в одиночестве. Красотой и пением уберегли от преждевременной отчаяния.
